Неделя до критической черты. 110 дней голодовки Олега Сенцова

31 августа – 110 дней голодовки Олега Сенцова, осужденного в России на 20 лет лишения свободы по обвинению в терроризме. Три недели назад уполномоченный по правам человека при Верховной Раде Украины Людмила Денисова опубликовала фотографию украинского режиссера, переданную ей в свою очередь российской коллегой Татьяной Москальковой. На фото видно, что Олег Сенцов сильно похудел и осунулся.

О нынешнем состоянии Сенцова судить трудно не только близким украинского режиссера и сторонним наблюдателям, но и специалистам, не владеющим полной и детальной информацией о его здоровье. Известно, что в качестве поддерживающей терапии Олег Сенцов получает питательную смесь Nutridrink. По словам врачей, в медицинской практике такого рода смеси используют для питания тяжелобольных людей, у которых нарушен глотательный рефлекс. Врач-диетолог Лидия Ионова рассказала Радио Свобода, что при определенных условиях продержаться на такой смеси можно длительное время.

– Это питание сбалансированное, оно содержит достаточное количество белка, жира и, что особенно важно, достаточное количество углеводов. Есть варианты этого питания даже с пищевыми волокнами, чтобы и кишечник не страдал от недостатка волокон, и если такой вариант используется, тогда это вообще полноценное питание, и находиться на нем можно достаточно длительно.

​– Адвокат Олега Сенцова говорит, что он похудел на 30 килограммов. Какова может быть критичная потеря веса, на ваш взгляд?

– Считается, что индекс массы тела, соотношение между ростом и весом, не должен быть ниже 18. Если ниже 18, это уже истощение. При анорексии мы говорим о критическом состоянии, если индекс массы тела 12–14. Но для того, чтобы это рассчитать, надо знать, конечно же, сколько человек весил и какой у него рост.

Две с половиной недели назад в колонии в Лабытнанги с Олегом Сенцовым смогла встретиться журналист и правозащитник Зоя Светова.

– Адвокат говорит, что ситуация серьезная, уполномоченный по правам человека России Татьяна Москалькова утверждает обратное. Ваши ощущения после посещения Олега, есть ли серьезная угроза его жизни и здоровью?

​– Олега Сенцова я видела 14-го числа, и уже тогда мне показалось, что в любой момент может наступить кризис, и врачи не смогут Олега спасти, поскольку его нужно будет вывозить в больницу, а больница находится от колонии в 20 минутах – понятно, что его могут просто не довезти. А если довезут, то нет уверенности, что в реанимации смогут его спасти, если у него откажут почки, с сердцем будут большие проблемы, сердечная недостаточность. Сегодня его голодовка приближается к той страшной черте, которую мы знаем по голодовке Анатолия Марченко 1986 года – это 117 дней, его принудительно кормили. То, что сейчас происходит с Олегом, – это, по сути, альтернатива принудительному кормлению, потому что ему делают капельницы, и он принимает витаминную смесь. Когда мы с Олегом разговаривали 12 июня по телефону, и я ему рассказала про Анатолия Марченко и его голодовку, он сказал: "Ну, 117 дней я, конечно, не протяну". Он присвистнул даже от такой цифры. А теперь мы видим, что он приближается к ней.

– Удалось ли вам поговорить с врачами в Лабытнанги?

​– Я разговаривала с его лечащим врачом и спросила его: "Сколько Олег может продержаться на капельницах и питательной смеси?" Врач сказал: "В принципе, сколько угодно, но пора бы ему уже остановиться. В любой момент могут отказать внутренние органы". Это впервые в российской пенитенциарной системе, когда заключенный голодает больше ста дней, поэтому у российских тюремных врачей нет никакой статистики. Честно говоря, мне совершенно непонятно, почему зашли в тупик переговоры об освобождении россиян, которые содержатся в украинских тюрьмах, их обмене на украинцев, которые содержатся в наших тюрьмах. Мне непонятно, о чем думают политики.

– Участвующий в обменных процессах с украинской стороны Виктор Медведчук сказал, что Олег Сенцов сам должен попросить о помиловании.

– Медведчук сказал много разного, он прекрасно понимает, что Сенцов не будет просить о помиловании. В то же время, когда его корреспондент спросил: "Как вы считаете, Олег вернется?", Медведчук сказал: "Да, вернется". Остается только надеяться, что есть какой-то план все-таки, и может быть, власть тоже ставит себе какой-то предел. Понятно, что Олег не остановится, и он будет голодать до тех пор, пока не наступит кризис.

​– Хочу напомнить, что требование Олега – это освобождение всех украинских политзаключенных. Насколько оно выполнимо в ближайшее время?

– Насколько я слышала, адвокат Динзе (адвокат Олега Сенцова Дмитрий Динзе. – РС) говорил о том, что Олег может приостановить голодовку, если хотя бы процесс начнется. И непонятно почему, например, Украине не освободить каких-то россиян, чтобы Россия в обмен на это освободила Станислава Клыха или Николая Карпюка. В том же интервью Медведчука он назвал именно эти две фамилии, что, в общем-то, заставило меня надеяться на то, что все-таки эти люди первые в списке на освобождение. Во всяком случае Станислав Клых, который очень тяжело болен и которого вполне можно было бы по гуманитарным соображениям освободить.

Проживающий в Украине советский диссидент Семен Глузман знает о том, что такое голодовка, на своем собственном опыте. Кроме того, профессиональный врач-психиатр Глузман понимает все возможные последствия длительной голодовки для человеческого организма. И его видение ситуации, скорее, пессимистичное.

​– Во-первых, в советские времена никто из нас, политзаключенных, которые объявляли голодовки, никогда не ставили перед властью и перед собой такие максималистские требования. Как правило, голодовка была связана с протестом по отношению к конкретным нарушениям социалистической законности администрацией лагеря и подобными вещами. То требование, которое сейчас поставил перед собой и перед Путиным Сенцов, – это, конечно, совершенно необычно. В те времена все было проще. Я голодал, находясь в капсульном помещении, мир об этом не знал, и когда я чувствовал, что приближается угасание и смерть, у меня было такое ощущение, я немедленно снимал голодовку, потому что я, на самом деле, никому ничего не должен. Да, я не добился своего, но я продемонстрировал Брежневу, Андропову, кому угодно, что у меня есть человеческое достоинство и я могу сказать "нет" в определенной ситуации.

То, что сейчас происходит с Сенцовым, гораздо страшнее, потому что ему известно о том, что весь мир знает о его голодовке и возможной кончине, мир знает о его требованиях. Это для меня запредельная ситуация, не знаю, решился бы я на такую, скажем прямо, неминуемую смерть. Я слишком четко представляю себе, что такое индивидуальный или коллективный Путин, этот человек и его окружение не уступают. Я думаю, что даже если режим не хочет смерти Олега Сенцова, она может наступить в любой момент. Где-то лопается сосудик – в мозгу или в сердце – и человек уходит, и даже если рядом реанимобиль, которого нет рядом с ним, его не успевают спасти. Не знаю, чем это закончится!

​Это страшное испытание, кстати, испытание и для Украины, которая не готова защищать своих граждан. Мы здесь, в Украине, не можем убедить Путина принять другое решение, гуманное решение, но мы, украинцы, начинаем понимать, что когда в беду попадает кто-то из нас, остальные должны об этом думать и как-то помогать, и не важно, кто этот человек, какой он пост занимает. Умрет ли Сенцов? Не знаю. Судя по тому, что я знаю и как врач, и как бывший голодальщик, он умрет. Цивилизованный Запад чуть-чуть поплачет, а дальше людям необходимо торговать, и будут торговать. Где-то рубцовая боль останется у родственников, а мир переступит и будет жить дальше.

– Когда Надежда Савченко была в российской тюрьме, вы сказали, что, несмотря на речи украинского руководства и однопартийцев Савченко, ее возвращение им не очень нужно, потому что она имеет свое собственное мнение и не будет никогда говорить и делать то, что ей скажут. Если говорить о возможном возвращении Олега Сенцова, здесь ситуация аналогичная или другая?

– Я прямо говорящий человек, и мне все равно, что обо мне подумает мой президент. Он ничего хорошего обо мне уже давно не думает, так же как и я о нем. Думаю, что им было выгоднее и удобнее похоронить его с почестями, если отдадут тело. Они циники, и им совершенно все равно. И Сенцов, если он выживет и не станет глубоким инвалидом, дай бог, конечно, не пойдет в услужение к нашим царствующим украинским особам. Савченко – особая статья. Я думаю, Сенцов гораздо интеллигентнее, тоньше и поэтому опаснее.

​– Известно, что в обменных процессах между Украиной и Россией участвует Виктор Медведчук, которого называют кумом Путина. Он способен повлиять на российское руководство, чтобы не допустить трагедии?

– Я давно не видел Медведчука, я с ним знаком немножко. У меня сложилось впечатление, что это умный человек, очень хорошо знающий право, понимающие право. Конечно, Медведчук не святой, и, наверное, есть основания считать, что он во многом виноват в смысле нарушения экономических каких-то статей, наших, украинских. Но, извините, не более чем тот же Ринат Ахметов и президент Порошенко. Я знаю, что Медведчук старается помогать, и сестра Нади Савченко, Вера, мне об этом рассказывала. И могу еще сказать, что когда он был заместителем главы администрации при Кучме, благодаря ему были спасены мною и моими сотрудниками из тюрем и психиатрических больниц несколько невинно находящихся там людей. Он использовал административный ресурс, как глава администрации, и человека освобождали или суд принимал правильное, честное решение. К сожалению, в Украине я уже несколько раз пытался об этом рассказать, и не потому, что я хочу его защитить – мне совершенно все равно, но это та правда, о которой нужно говорить. Потому что нынешняя администрация ничего подобного не делает, не хочет делать и не будет никогда делать.

У Семена Глузмана опыт голодовки в советских тюрьмах ХХ века. У одного из фигурантов "Болотного дела" Сергея Кривова – опыт двух голодовок в российской тюрьме ХХI века:

– Первый раз я голодал 42 дня, второй – 64.

– Какая из двух голодовок была более тяжелой?

​– Второй раз было сложнее. К концу голодовки я понимал, что вот уже каждый новый день очень критичен. Живешь в таком состоянии, что понимаешь – в любой момент может что-то отказать, риски резко возрастают. Уже понимаешь, что это может в любой момент кончиться не смертью (я смерти применительно к себе не ждал), но отказом какой-нибудь жизненно важной системы в организме. Просто чувствуешь физически, что ты на грани. Вот у меня инфаркт случился через несколько дней.

– Каковы были ваши требования?

– Я требовал, чтобы мог получать протоколы судебных заседаний не с двухмесячной задержкой, а тогда, когда они были написаны. Там же на каждом протоколе запись, когда он был сделан, и они были сделаны через несколько дней после заседания, а отдавали мне их через два месяца. Требование это было легко выполнимо.

– Как относились другие сидельцы и администрация пенитенциарного учреждения к вашей голодовке?

– Другим сидельцам было более-менее все равно, администрации тоже, за исключением того, что они понимали, что есть риск, что-нибудь случится. Это всегда дополнительный контроль, хождение правозащитников, ОНК, то есть для них любая гласность и дополнительное к ним внимание всегда не нравится, – рассказывает Сергей Кривов.

О голодовке Олега Сенцова говорят с трибуны ООН и других международных организаций. Президенты бывшие и настоящие, кинозвезды и деятели культуры неоднократно обращались к российскому руководству, выражая беспокойство о здоровье украинского режиссера. Сегодня можно без преувеличения сказать, что название маленького городка Лабытнанги знает весь мир. И пока еще есть надежда, что оно не станет печально знаменитым.